Он представлял ее длинные светлые волосы, разметавшиеся рябью по подушке, представлял, как раздвигает ее бедра и проникает глубоко в нее, доводя до оргазма… Он хотел сломить ее самоконтроль и узнать, есть ли за шикарным волосами и прекрасным лицом настоящая, живая женщина.
— У нас обоих очень плотные графики, — сказал он, — но мне бы хотелось изменить наше расписание таким образом, чтобы в ближайшие несколько дней мы смогли провести как можно больше времени вместе…
— Четыре, — перебила она. — Вы обещали мне четыре дня, начиная с завтрашнего.
— Я имел в виду — с сегодняшнего.
— С завтрашнего, — настаивала она. — Когда мы договаривались, половина сегодняшнего дня была уже позади.
— Возможно, но, поскольку мы собираемся провести все время вместе, я подумал, что четыре дня были бы слишком долгими для вас. Не устанете ли вы от меня, находясь рядом со мной с утра до вечера? — Он пожал плечами, будто говоря, что решать только ей.
Ее щеки загорелись румянцем, оттенявшим ее голубые глаза.
— Я устала бы от вас только в том случае, если бы вы были скучным. — Она слегка улыбнулась. — Вы намерены быть скучным?
Ее поведение было возмутительно. Он наказал бы ее за это… своими руками, губами и языком.
Он мгновенно возбудился, представив, что она испытала бы, находясь с ним в постели.
Эммелина спокойно огляделась:
— Я так проголодалась! Когда же подадут ужин?
— Меня не так легко отвлечь, — ответил Зейл. — Смена темы не изменит моих намерений.
— Вы слышали поговорку «Не ставь телегу впереди лошади»?
Он медленно окинул ее взглядом, задержав его на ее груди и бедрах.
— А вы кто — лошадь или телега?
— Ни то ни другое.
— Я знал, что вы прекрасно говорите по-английски, — сказал Зейл в середине ужина, — но до сих пор не задумывался о том, что у вас американский акцент. Вы, наверное, учились в США или у американского преподавателя?
Ханна читала, что Зейл Патек знал очень много языков — больше, чем все остальные представители королевских семейств. Он знал испанский, итальянский, французский, английский, шведский, турецкий и, конечно, свой родной рагувийский.
— У американского преподавателя, — ответила она, сомневаясь в том, что Эммелина когда-либо училась в США. — А вы?
— Я получил образование в Англии. В десять лет меня отправили в английскую школу-пансион, а после школы я поступил в университет.
— Почему Англия?
— Традиции. Я учился там же, где мой брат, отец, дед и прадед.
— И ваш сын будет учиться там же?
— Вы имеете в виду — наш сын? — В голосе Зейла прозвучала насмешливая нотка.
— Да, наш, — ответила она, покраснев при мысли о том, что она могла бы родить Зейлу сына.
— Один из двоих, — добавил он. — Вы же помните, что согласились родить мне двоих, но не больше? Кстати, я хотел бы знать, почему вы так настаивали на том, что детей должно быть не более двух? Вы так и не объяснили мне свою позицию. Теперь у нас наконец есть время, чтобы обсудить многие вещи. И если мы хотим спасти наши отношения, давайте начнем с этой темы.
— Я не знаю.
Зейл взял руку Ханны и поднес ее к губам:
— Вы боитесь испортить фигуру?
Она отдернула руку — его прикосновение прямо-таки жгло ее пальцы.
— Нет!
— Значит, боитесь потерять свободу?
— Что за глупости!
— Ну, знаете, во время беременности вам будет нелегко кокетничать с мужчинами.
— Я ни с кем не кокетничаю и, к вашему сведению, очень хочу иметь семью.
— Но не слишком большую.
— Верно.
— Почему?
— В силу личных предпочтений. А почему вы хотите большую семью?
— Потому что мне нравилось иметь братьев. Дружба с ними была очень важна для меня. — Он опустил глаза. — Может, вы боитесь беременности потому, что ваша мать умерла при родах?
Ханна похолодела. Неужели мать Эммелины умерла при родах? Но этого быть не могло! Ее мама, королева Клэр, была жива и здорова — на прошлой неделе она вернулась из отпуска в Испании.
— Но моя мать жива! — Эта тема была слишком болезненной для Ханны, потому что ее мать тоже умерла при родах.
— Простите, я должен был сказать — ваша родная мать. Король Уильям д’Арси и королева Клэр удочерили вас, когда вам было всего шесть дней.
— Как вы узнали? — прошептала она.
— Несколько месяцев назад ваш отец сообщил мне об этом при переговорах по контракту. Он хотел, чтобы я понял, что вы боитесь рожать много детей не из эгоизма, а, скорее всего, из-за страха.
— Так если отец рассказал вам о причинах моего нежелания, зачем же вы заставляете меня говорить об этом? — Ханна начала раздражаться.
— Я хотел, чтобы вы сказали мне это сами.
— Зачем?
— Затем, чтобы хоть раз услышать от вас правду. Я бы хотел узнать вас настоящую. Я же совсем не знаю, что вы за человек, чего хотите и что чувствуете.
— Вам интересно, что я думаю? — вспыхнула Ханна. — Я думаю, это просто преступление, что женщины до сих пор умирают при родах. Мы посылаем людей в космос, создаем оружие массового поражения, изобретаем чудодейственные лекарства и строим клиники, оборудованные по последнему слову технологий. Так почему же мы не можем сделать деторождение безопасным? Почему женщины умирают, давая жизнь?
— Потому что все мы смертны. Все мы рано или поздно уходим из жизни.
Отец Ханны, Джейк, постоянно говорил ей то же самое, пока она росла.
— Это настоящая трагедия. Детям нужны матери!
— Так же как и матерям нужны дети. Моя мать так и не смогла спасти моего старшего брата. Я не раз слышал от нее, что она была бы рада поменяться местами со Стефаном.