Зейл коснулся ее щеки и поймал падающую слезинку:
— Эммелина, почему ты плачешь?
— Я не плачу.
Он осторожно коснулся ее губ кончиком пальца, на котором была слезинка.
— Доверься мне, расскажи.
Ее сердце сжалось так, что, казалось, готово было разорваться.
— Все хорошо, — ответила она.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я счастлива, — задыхающимся голосом произнесла она. — Счастлива, что я с тобой рядом.
Ханна зажмурилась, а Зейл лег на бок и прижал ее к себе со вздохом удовлетворения. Он казался расслабленным, спокойным, умиротворенным, в то время как Ханна ненавидела себя. Сгорая от стыда, она прижала простыни к своей груди. Она должна была сказать ему правду вчера, взять на себя ответственность за последствия и уехать домой. Но вместо этого она осталась и пошла на поводу у своих чувств и фантазий. Как будто бы она была принцессой, а ее жизнь — сказкой. И, что еще хуже, осталась она не ради Эммелины, а ради самой себя. По самой эгоистичной причине — ее влекло к Зейлу. Но теперь осознание своей глупости и эгоизма обрушилось на нее со всей силой.
Зейл лениво погладил ее бедро:
— Мы мало спали прошлой ночью, и нам обоим предстоит трудный день.
— Правда?
— У меня запланированы встречи на утро, а тебе нужно закончить позировать для портрета. После этого Крек покажет тебе наше крыло дворца, а затем, я надеюсь, мы сможем пообедать вместе. — Встав с постели, он подошел к окну и откинул тяжелые занавески. Комнату залило утреннее солнце.
Зейл стоял у окна, глядя на город и море. Он был совершенно голым и не стеснялся этого. Конечно, имея такое великолепное тело — мощные плечи, плоский живот, упругие ягодицы и длинные, мускулистые ноги, — он мог демонстрировать его без всякого смущения.
Он совершенен, а она — нет.
— Можно мне надеть халат? — спросила она, садясь на постели и прижимая простыни к груди.
— Не могу поверить, что ты стесняешься, — ответил он, подавая ей халат. — Я слышал, что ты загорала топлес на яхтах твоих друзей.
Ханна поморщилась — показываться на людях без верха было для нее немыслимо. Ее отец воспитал ее в строгости — он часто напоминал ей, что ее мать была настоящей леди, и она, Ханна, должна вырасти такой же. Это означало, что короткие шорты и глубокие вырезы были под запретом. До шестнадцати лет ей не разрешалось встречаться с молодыми людьми, и даже после шестнадцати она могла видеться с ними только в присутствии отца.
— Мне прохладно, — ответила она, надевая халат и завязывая пояс.
Она поднялась с постели, собираясь выйти из комнаты, но Зейл вновь схватил ее за руку и прижал к себе.
— Ты снова удивляешь меня, — произнес он.
— Это хорошо или плохо?
Он посмотрел на нее властным взглядом:
— И то, и другое.
— Но как это может быть одновременно и хорошо, и плохо?
— Ты интереснее, чем я ожидал, и это хорошо.
— А что же тогда плохо?
Он медленно провел пальцем по ее нижней губе:
— То, что я все еще хочу тебя.
Его слова и прикосновения были полны такого эротизма, что Ханна не могла устоять.
Она почувствовала его возбужденный член, прижавшийся к ее животу. От каждого прикосновения Зейла она таяла. Чувства вновь опьянили ее.
— И это плохо?
Он стянул халат с ее плеча, обнажая одну грудь.
— Да. — Он накрыл ее грудь рукой и начал ласкать ее.
— Но я не так уж и нужна тебе, — прошептала она, изо всех сил стараясь сохранять самообладание. — У тебя было много…
— И все же недостаточно. — Его эрекция стала еще сильнее.
Вдруг часы на мраморном камине зазвенели.
— Не может быть, — пробормотал Зейл, глядя на часы и решительно отстраняя Ханну. — У меня через несколько минут встреча, а я все еще здесь.
— Я не виновата!
— Я знаю. Я виноват. Но это-то мне и не нравится — у меня никогда не было проблем с самоконтролем, пока я не встретил тебя. — Резко качнув головой, он направился в душ, чтобы помыться, побриться и собраться на встречу.
Потрясенная, Ханна вернулась в постель и натянула одеяло до подбородка. Она была растеряна. Ей хотелось вернуться в свою прежнюю жизнь, снова стать самой собой. А Зейл должен был узнать правду. О том, что она — не Эммелина.
Должно быть, Ханна уснула, потому что следующим звуком, который она услышала, был шум колес тележки с завтраком, который Селин привезла к ней в комнату.
— Его величество сказали, что сегодня вам понравилось бы позавтракать в постели, — сказала Селин, превращая тележку в столик. Казалось, ее ничуть не удивлял тот факт, что принцесса находилась в постели короля. — Когда вы закончите, мы вернемся в комнаты королевы и вас подготовят к позированию для портрета.
Через полчаса Ханна надела блестящее золотое платье, в котором позировала в первый раз. Персональные стилисты Эммелины уже ждали ее. Камилла сразу же занялась ее прической, а Тереза сидела рядом на табурете, пролистывая журнал и иногда зачитывая статьи вслух. Вдруг она перестала листать — ее внимание привлекла какая-то фотография.
— Вот она! — воскликнула Тереза. — Ханна Смит, двойник вашего высочества, американка, о которой мы говорили вам в Палм-Бич.
— Та, которая помогла организовать турнир по игре в поло? — небрежно спросила Ханна.
Камилла выпрямила прядь волос Ханны утюжком.
— Да, очень жаль, что вы не познакомились с ней, — сказала она. — Нам с Терезой так хотелось увидеть вас вместе… Это было бы потрясающе!
— Ну… — Ханна притворилась, что скучает. — Вы же говорите, ее фотография есть в журнале.