Гости уже сидели за столом — самым длинным обеденным столом, который Ханна когда-либо видела в своей жизни. Разговоры стихли, и она почувствовала, что взгляды всех присутствующих прикованы к ней и к королю. Они направились к двум свободным местам посередине.
— Какой большой стол, — пробормотала девушка.
— Да, — ответил король. — Изначально он был рассчитан на сто человек, но пятьсот лет назад люди были гораздо меньше размером — а может, они просто не возражали против очень тесного соседства друг с другом. — В его голосе послышалась усмешка. — А теперь нам не удается усадить за стол больше восьмидесяти персон.
Лакеи в форме выдвинули стулья для Зейла и Ханны, они сели, и Зейл прошептал Ханне на ухо:
— Как видите, даже для восьмидесяти человек тут тесно.
«Даже очень тесно», — подумала она примерно через час. Ей было жарко, платье сдавливало ее ребра, а Зейл был крупным, широкоплечим мужчиной и занимал много места.
Все в нем интриговало ее. Весь вечер она чувствовала его тепло и энергию, даже когда их тела не соприкасались. А уж когда они ненароком задевали друг друга, у нее голова шла кругом от захлестывавших ее чувств. Все ее ощущения были обострены до предела — сидя рядом с ним, она слышала биение своего сердца, чувствовала тепло дыхания, а когда король поворачивался к ней и смотрел в глаза, по ее телу пробегали мурашки. Ей нравилось, что он достаточно силен духом и уверен в себе, чтобы смотреть женщине прямо в глаза. Пожалуй, для нее это было самым эротичным мужским качеством.
Она завидовала Эммелине. Каково это — быть любимой таким человеком, как король Зейл Патек? Он уже не мальчик, в отличие от Брэда, с которым она встречалась в студенческие годы. Зейл был зрелым, успешным, опытным мужчиной в расцвете сил.
Быть любимой человеком, который знает, чего хочет… Человеком, который знает, что ему нужна именно она.
Она коснулась бисера, которым была расшита ее юбка, пытаясь отвлечься от мыслей о Зейле, потому что иначе это могло превратиться в наваждение.
Зейл повернулся к ней, и у нее сразу перехватило дыхание.
— Не каждый ужин будет таким долгим, как этот, — тихо сказал он ей по-английски.
В течение всего ужина они постоянно переходили с английского на французский, чтобы гости могли их понимать, но к ней Зейл всегда обращался по-английски.
— Да я не против, — ответила она, стараясь говорить без техасского акцента, — побыть подольше в такой красивой обстановке и в такой чудесной компании.
— Я вижу, вы стали просто очаровательны.
— Разве я не всегда была такой?
— Нет, — насмешливо ответил он. — Год назад вы были совсем не в восторге от моей компании. На приеме в честь нашей помолвки вы избегали меня весь вечер. — Он улыбался, но его глаза оставались серьезными. — Ваш отец сказал, что вы стесняетесь, но я знал — дело не в этом.
Ей показалось странным, что он говорит об этом в присутствии восьмидесяти человек.
— И что же вы знали?
Прищурив глаза, он внимательно посмотрел на нее. Его взгляд, скользнув по ее лицу, задержался на ее губах.
— Я знал, что вы влюблены в другого мужчину и выходите за меня замуж из чувства долга.
Этот разговор был явно неуместен во время официального ужина. Ханна занервничала:
— Может, обсудим это позже?
— Почему?
— Боюсь, нас могут услышать посторонние люди.
Он посмотрел на нее пронзительным взглядом:
— А я куда больше боюсь не получить ответы на свои вопросы.
Она пожала плечами:
— Ладно, задавайте свои вопросы. Это же ваш прием, ваши гости.
— А вы — моя невеста.
Она подняла подбородок:
— Да.
В течение нескольких секунд, показавшихся ей вечностью, он изучал взглядом ее лицо.
— Кто же вы, Эммелина?
— Простите?
— Вы так изменились. Мне даже кажется, что вы — другой человек.
— Какая странная мысль.
— Но вы изменились. Теперь вы смотрите мне в глаза и не боитесь высказать свое мнение. Неужели мне удастся добиться от вас честного ответа?
— Попробуйте.
— Этого я и хочу. Год назад я не мог и представить, что вы так заговорите.
— Но мы же собираемся пожениться через десять дней. Почему бы мне не быть с вами откровенной?
— Да. — На мгновение он замялся, все еще изучая ее лицо. — Для вас важна романтическая любовь?
— Конечно. А для вас?
— Для меня намного важнее другие вещи — семья, добросовестность, верность. — Он вызывающе посмотрел ей в глаза, будто спорил с ней. — Верность.
Она нахмурилась:
— Но неужели романтическая любовь не включает в себя все перечисленное вами? Как можно любить человека, не отдавая ему все помыслы, тело, сердце и душу?
— Если вы любите человека, вы никогда не предадите его?
— Никогда.
— Как я понимаю, вы не одобряете романы на стороне, даже тщательно скрываемые от второй половины?
— Категорически.
— Вы не собираетесь завести любовника после того, как станете моей женой и исполните свой долг?
Ханна была в ужасе от его вопросов.
— Неужели вы считаете, что я на такое способна?
— Я считаю, что вас вынуждают вступить в брак, которого вы не хотите.
Ханна уставилась на Зейла, не зная, что ему ответить.
Зейл наклонился к ней и заговорил еще тише, внимательно глядя на нее своими янтарными глазами:
— Мне кажется, вы стремитесь делать добро окружающим, даже если за это вам приходится очень дорого платить.
— Вы говорите это потому, что я согласилась на брак по расчету?
— Потому, что вы согласились выйти замуж за меня. — Он взглянул ей в глаза. — Сможете ли вы сделать это и быть счастливой?